Самопознание открывает тайные предубеждения нашего сердца.
Аудиотекст читает заслуженный артист России Олег Мартьянов.
Другую, важную ветвь самопознания составляет осознание собственных предрассудков и предпочтений сердца, которые хотя и сокрыты весьма глубоко, так что их трудно даже заметить, однако нередко проявляются с таким упорством и силой, что задают вполне определенное направление уму.
Это в большей степени требует великого искусства самопознания. Поскольку это имеет очень важные последствия, на которые мы вообще мало обращаем внимания, постольку этот предмет требует и более пристального рассмотрения. Такие предубеждения относятся либо к мнениям, либо к лицам, либо к действиям.
Что касается мнений, то приведу здесь довольно общее, но весьма хорошее наблюдение одного знаменитого человека: "Мы родимся с такими бедными начатками знания и растем под такими слоями суеверия и невежества, моды, привязанностей к удовольствиям и пр., что нисколько не удивительно видеть людей, действующих по одной только привычке, и эти привычки со временем растут и укрепляются так, что заглушают ум под корой предрассудков, сквозь которую не скоро пробьется луч истины и свет разума".
Не существует человека, который бы не придерживался особых мнений в области философии, политики и религии, если только он когда-либо размышлял о них. Теперь возникает вопрос: каким образом мы становимся пристрастными? Почему мы придерживаемся определенных понятий? Сами ли мы дошли до них или подчинились мнениям окружающих, которым безоговорочно поверили, даже не пытаясь о них поразмыслить? Последнее происходит, вероятнее всего, потому что впечатления, с легкостью нами воспринятые, росли вместе с нами, и с ними мы совсем не готовы расстаться. Однако, каким бы путем мы ни дошли до них, мы должны проверить и попробовать их на твердом основании здравого смысла, чистого разума и откровений Священного Писания. Если мнения не выдерживают этой пробы, то они и не должны приниматься за настоящую истину, а лишь за поддельную.
Поскольку наш разум и Священное Писание должны открыть имеющиеся у нас предрассудки, то они одни могут помочь нам освободиться от них; ими должны мы поверять все наши мнения и религиозные чувства; это единственное наше знамя, и оно выше всех прочих правил и авторитетов.
При этом надо остерегаться применять и подстраивать Священное Писание и чистый разум под уже принятые нами понятия, что только укрепит наши предрассудки, нежели избавит от них. Поэтому то, что не открывается ясно и без витиеватых метафор и софизмов, в том можно усомниться, как сказал Тилотзон: nonamoargutiasinTheologia (не люблю я хитрых тонкостей в богословии).
Человеческий разум чрезвычайно расположен к предубеждениям в отношении некоторых лиц и их мнений, и тогда он начинает совершенно неблагоразумно отзываться об этих мнениях или столь же неблагоразумно действовать против тех, кто их разделяет.
Например, почему я не могу освободиться от предубеждений, из-за которых к некоторым лицам имею больше сердечного пристрастия, чем к другим? Происходит ли это от сходства наших вкусов и характеров, или от того, что это общение льстит моему тщеславию, или от их разумности и поучительности, или от любезного и приятного обращения, которое меня естественным образом привлекает, или от тех одолжений, которые нам делают, или мы надеемся получить в будущем, или от превосходных качеств, или, наконец, от того, что мы и сами не можем определить? Такого рода рассмотрение может показать, что наше к ним уважение и пристрастие вполне справедливо или делается просто инстинктивно, по слепому предубеждению, а то и чему-то еще более худшему.
С другой стороны, при нашей симпатии к кому-нибудь или отвращении, если мы при этом хотим знать себя, то должны посмотреть в корень этого и осознать: какова причина этого, настоящая причина, а не предполагаемая? Справедлива ли она? Соразмерно ли с ней наше отвращение? Потому ли оно возникает, что образ мыслей, слов и действий данного человека совсем не сходен с моим, и я не могу их одобрить или же он действительно сделал мне что-то плохое? И если это так, то не происходит ли моя постоянная неприязнь к нему от моего неблагоразумного предубеждения в большей степени, чем от его недостатков? Но во всех упомянутых выше случаях, его образ мыслей, слов и действий может быть справедливее моего, а я только по привычке ставлю себя выше его. А если он действительно так неправ, то, может быть, он не имел тех возможностей, чтобы получить надлежащее образование и воспитание, какое имел я, и в таком случае его недостатки простительны. С другой стороны, он может иметь и таких превосходных качеств, каких не имею я. «Он не только не образован и не учтив, - размышляю я, – но и нестерпимо тщеславен и к тому же властолюбив». Если он и правда такой, то, вероятно, это природный недостаток, и тогда он еще больше заслуживает сожаления, но никак не отвращения. Если бы я сам имел такой природный темперамент, то при всем моем старании исправиться, я, возможно, посчитал бы это очень трудным делом. А потому, если я не хочу общаться с таким человеком, то разве я обязательно должен ненавидеть его и испытывать к нему отвращение? Мне надо было бы пожалеть его и с любовью молиться о нем, как о несчастном человеке, и благодарить Бога, что у меня нет таких же недостатков. «Но этот человек слеп к своим недостаткам, он их нисколько не ощущает», - думаю я. Что же, тем он несчастнее и заслуживает еще большего сожаления.
Относительно того, что этот человек, например, часто оскорблял меня и создавал мне препятствия, я должен рассмотреть это так. Во-первых, действительно ли он хотел меня оскорбить или я должен приписать это его грубой натуре, которой свойственны подобные проявления? А может, это произошло по причине невежества? Не оскорбил ли я его перед этим? В таком случае виноват я, а не он, и свое неудовольствие должен обратить на себя. Во-вторых, не спровоцировал ли я его к этому, зная его нрав? Тогда это моя ошибка, поскольку я знал или мог знать его тщеславие, страсть или испорченность натуры, но зачем-то вывел его из себя. Человек, который своей остротой раздражает льва, не должен ожидать, что сможет счастливо отделаться от него, как это было с героем Сервантеса (Дон-Кихотом). В-третьих, положим, что не я напал на него, но надо спросить себя: каким образом я оказался в его обществе? Что побудило меня к этому? Он поступил в соответствии со своей натурой, а был ли я благоразумен, общаясь с ним? Я знал его, но почему-то не удалился от него, как от опасного животного, которое наносит вред инстинктивно. Если я засовываю руку в улей, то кого же приходится ругать, когда меня покусают пчелы? В-четвертых, спроси себя: если я не смог избежать общения с ним, почему же я оказался не вооружен и без обороны решился на такую опасность? В-пятых, допустим, что он нанес мне незаслуженную обиду безо всякого повода, но разве теперешнее мое неудовольствие не преувеличивает ее? Не кажется ли она мне больше, нежели в глазах других? Или: как я буду смотреть на данную ситуацию, когда моя обида пройдет? И, наконец, разве не должен я уметь прощать? Как же я прочту в молитве Господней: «И остави нам долги наши», если не собираюсь никому прощать? «Ибо, если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный. А если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Матф. VI. 14, 15). Как могу я надеяться, что мне простят долг в десять тысяч талантов, когда я не прощаю моему должнику и ста динариев? «Царство небесное подобно Царю, который захотел сосчитаться с рабами своими. Когда начал он считаться, приведен был к нему некто, должный ему десятью тысячами талантов. А как он не имел, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и все, что он имел, и заплатить. Тогда раб пал, и, кланяясь ему, говорил: государь! Потерпи на мне, и все тебе заплачу. Государь, умилосердясь над рабом тем, отпустил его и долг простил ему. Раб же тот, вышедши, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, чем должен. Тогда товарищ его пал к ногам его, умоляя его, умолял его и говорил: потерпи на мне и все отдам тебе. Но тот не захотел, а пошел и посадил в темницу, пока не отдал долга» (Матф. XVIII. 23-30). И к тому же, я ведь не знаю наверняка, может, этот человек уже раскаялся и Бог простил его, а я сам имею несравненно большую нужду в прощении, нежели злейший враг мой.
Такие размышления весьма полезны и могут охранять нас от предубеждений в отношении к людям, открыть источник их возникновения и предупредить плохие последствия. Было бы очень хорошо, даже и для христианина, вспомнить и воспользоваться некоторыми мыслями об этом предмете философа-язычника Марка Антония.
Мы способны иметь предубеждения не только к лицам и их мнениям, но даже в отношении некоторых вещей и действий.
Если вы обнаруживаете в себе какую-то тайную неприязнь по отношению к какому-либо делу или обязанности и начинаете отыскивать извинения и причины своей неприязни, тогда взгляните поглубже и поищите в себе, что является действительной причиной такого отношения? Само ли дело или какие-нибудь обстоятельства, затрудняющие его, или возможность неприятных последствий, или предполагаемая неспособность к его исполнению? Не являются ли все эти причины воображаемыми? Но если по этой причине вы не выполняете своих обязанностей и долга, то не показывает ли это, что вы более руководствуетесь тем, что вам кажется, а не тем, что есть на самом деле, то есть в большей степени доверяете своему воображению, чем рассудку и совести?
Пусть ваше воображение допустит все неприятные обстоятельства и представит их в самых черных красках, чтобы помешать исполнить свой долг. Например: «Это очень трудно, я не способен к этому. И к тому же у меня нет никакого настроения заниматься этим, поэтому ничего не получится. Это опасно для меня, моей репутации и моего покоя, а кроме того, у меня могут появиться противники» и т.п. Но ясно ли вам ваше призвание по судьбе? А может предлагаемое дело и есть тот долг, от которого не может вас освободить ни разум, ни совесть, ни Священное Писание, ни звание, ни характер, ни ваши личные занятия? Если это так, то все сказанное вами не более чем пустые и ложные возражения, и вам ничего другого не остается, как приободриться и с Божьей помощью немедленно взяться за дело, насколько позволяет ваш ум и добрая воля.
Все устрашающие вас представления только кажутся вам таковыми, это игра воображения, представляющая ягнят волками и маленькие холмы – горами. Только лень, неблагоразумие и потакание себе так настраивают ваше воображение, что пугают вас исполнением своего долга. Сердце ваше обманывает вас, но вырвитесь из рук обманщика и не поддавайтесь ему.
Представьте, что вы уже выполнили свое дело и посмотрите на него как на оконченное и, каких бы трудов оно вамни стоило, подумайте: разве оно не вполне вознаграждает вас внутренним миром и радостью за то, что вы добросовестно его исполнили? Конечно, вы это почувствуете, и настоящие трудности заменятся будущим удовлетворением. С другой стороны, подумайте хорошенько: если бы вы не исполнили то, что обязаны сделать, разве это не принесло бы вам гораздо больше беспокойства, чем то, что вы испытывали при исполнении своего долга? Так разумный человек всегда определяет свои действия, смотря на их завершение, и при этом видит заранее, каким должно быть это завершение.
С другой стороны, если вы чувствуете в себе особое побуждение к совершению какого-либо поступка, то попробуйте рассмотреть его беспристрастно. Может быть ни разум, ни ваша совесть его не одобряют, а само побуждение очень сильное, и всякое возражение против него слабо. Чувства и желания стремительно увлекают вас к совершению поступка, и разум напрасно пытается этому воспрепятствовать. Но не отвергайте этого верного друга и проводника, хоть голос его тих и кроток, но звучит твердо: «Прошу, выслушай меня, ты решаешься на такое действие, которое я никогда не смогу оправдать. Ты преувеличиваешь воображаемое от него удовольствие и, конечно же, будешь сожалеть о нем. Тебя увлекает иллюзия. Но что ты будешь думать о себе, когда задуманное свершится, и ты всерьез о нем поразмыслишь? Поверь, что тогда ты пожалеешь, что послушался не меня, а моих врагов – похоть и страсть, которые так часто вводили тебя в заблуждение, чего я, как тебе известно, никогда не делаю».
Такие простые размышления и некоторая привычка обращать внимание на свойства и последствия наших поступков, прежде чем мы их одобрим или отвергнем, могут предупреждать множество ошибочных суждений и неверных поступков и постепенно предохранять от предубеждений, укоренившихся в нас. Это научит нас различать суть вещей, срывать с них обманчивую наружность, отражать нападки воображения и предавать себя руководству разума.
Прежде чем окончить эту главу, я должен заметить, что некоторые из самых сильных предубеждений происходят от нашего самомнения и слишком высокой оценки собственных чувств и понятий. Самолюбец всегда демонстрирует, что очень доволен своей мудростью, и с раздражением воспринимает всякое несогласие, отдаляясь от всех, кто ему противоречит. Он будет отстаивать свое ошибочное мнение, но не сознается в том, что оно ошибочно, и не изменит своего убеждения, не заботясь о том, что при таком подходе в гораздо большей степени пострадают его здравый смысл и добрые чувства. При таком самодовольстве он слеп и не видит своих недостатков, тогда как другие их видят. И каким бы ни было благоразумным, искренним и дружеским ваше возражение, он припишет его дурному свойству вашего характера или невежеству, но в любом случае ошибку свою не признает.
Вспоминается один рассказ Сенеки, который поясняет то, о чем мы говорим. Он пишет: «Жена моя, как вы знаете, держит в доме дурочку Гарпасту, которая у нас как бы в семействе, хотя я и не люблю таких уродов. Если бы я захотел когда-нибудь позабавиться над глупостью, то мне незачем было бы далеко ходить: я посмеялся бы над самим собой. Эта дурочка вдруг потеряла зрение (хотя это и кажется невероятным, но так оно и есть) и не зная того, что она ослепла, все просит свою проводницу вывести ее из дома, потому что в нем темно. И вот то, над чем мы смеемся у этой несчастной, то же самое можем применить к себе. Никто не знает, что является жадным и ненасытным; различие только в том, что слепая ищет кого-нибудь, кто бы ее водил, а мы довольствуемся тем, что ходим без проводника. Но как же мы обманываем себя! Болезнь не вне, а глубоко внутри нас, и трудно ее вылечить, потому что мы и не подозреваем о ней».
(Продолжение: О необходимости и средствах познания своего темперамента.)